RuEn

Толстовство в чистом виде

Петр Фоменко поставил кусок «Войны и мира»

Московский театр «Мастерская Петра Фоменко» показал премьеру спектакля «Война и мир. Начало романа». Путь от первого замысла постановки до ее воплощения занял больше пяти лет. За столь долгое ожидание театральная Москва вознаграждена результатом: спектакль «фоменок» наверняка станет одной из вершин нынешнего театрального сезона.

Освоенная театром часть русского суперромана вроде бы невелика — это всего лишь первая часть первого тома «Войны и мира», от салона Анны Павловны Шерер до отъезда Андрея Болконского из Лысых Гор. Если брать стандартное издание романа, она занимает не больше полутора сотен страниц. А чтобы представить себе степень подробности действия, достаточно сказать, что спектакль идет четыре часа. Лет пять назад «фоменки» прочитали почти весь роман сидя за столом в репетиционном зале. Говорят, тогда предполагалось, что и спектакль будет решен в жанре читки по ролям, но исполнители иногда будут отвлекаться от текста и разыгрывать отдельные сцены. Следы того замысла проступают во втором действии нынешнего спектакля, когда актеры, словно отстраняясь от ролей, зачитывают по книгам обрывки толстовского текста.
Хотя главное достоинство постановки Петра Фоменко как раз не в отстранении от оригинала, а в погружении в него. В ту невидимую материю человеческих притяжений и отталкиваний, которую на современной сцене никто не умеет соткать с таким серьезным трепетом и невесомым мастерством, как умеют это делать актеры «Мастерской» под руководством своего учителя. Почти все они в «Войне и мире» играют по нескольку ролей — и потому, что персонажей у Толстого много, но более для того, чтобы не «засиживаться» на одном из них. Первое действие происходит в Петербурге, другое — в Первопрестольной, третье — в деревне у Болконских. От этого географического разброса выигрывают прежде всего две звезды фоменковской труппы Галина Тюнина и Ксения Кутепова. Первой достались светская дама Шерер, московская барыня Ростова и княжна Марья, второй — беременная Лиза Болконская, влюбленная Соня и Жюли Карагина. Впрочем, внимания зрителей хватает всем актерам: слабо сыгранных ролей в «Войне и мире» просто нет.
Причем достоверность характеров у «фоменок» не имеет ничего общего со скукой старомодного бытового театра. Хотя спектакль и длинный, на часы не смотришь. На «Войне и мире» по большому счету ничего нового об эстетике популярного театра не узнаешь. Это спектакль для тех, кто любит «фоменок» такими, какими они были и остаются. В «Войне и мире» играют легко, часто лукаво, даже шаловливо, любуясь деталями и частностями, но не углубляясь в них, иногда намечая ситуацию одним касанием, интонацией или взглядом. Как будто не за философский роман-глыбу взялись, а за Оскара Уайльда.
Салонная пикировка и домашнее щебетанье, строгий мужской разговор и нелепая дамская схватка — рука режиссера «вышивает» действие как узор на пяльцах. Иногда стежки этой редкой ручной работы сгущаются в откровенный гротеск, до которого Фоменко гораздо больший охотник, чем до правды жизни. Комична та же Шерер, перебрасывающая негнущуюся ногу через спинку стула. Печально смешон умирающий в окружении докторов, горшков и тазиков старый граф Безухов. Почти карикатурен ссохшийся, въедливый Болконский-отец (отличная работа Карена Бадалова), похожий более всего на барона Мюнхгаузена из популярного советского мультфильма. Сцена у Фоменко дышит не только лирикой да очарованием, но и житейскими нелепостями, ухмылками человеческой природы.
Самая жестокая из этих ухмылок — война. Отчего люди идут на войну? Этот несколько раз звучащий безответный вопрос режиссер ненавязчиво вытягивает главной нитью из своей виртуозной сценической вышивки. Для пущей весомости спектакль обрамлен отрывками из эпилога, которые читает Пьер Безухов. Слова словами, но сильнее их то чувство тщеты и хрупкости всего живого, что щепотками вброшено в саму атмосферу фоменковского спектакля. Огромная карта Европы, где идут военные действия, служит занавесом для мирных сцен из романа. Рамы, в которых поначалу закреплены недорисованные портреты Наполеона и Александра, потом превращены в двери. Но вращаются они как некий холостой двигатель житейской круговерти. Крутые стремянки, на которые то и дело взбегают герои по большому счету ведут в никуда. Нет-нет, да и дрогнут дурными предчувствиями актерские голоса. Мир, который создан на камерной сцене «Мастерской», находится накануне войны и потрясений. Понять это, возможно, важнее, чем сами потрясения изобразить. Поэтому, должно быть, продолжать дальше «Войну и мир» в театре не собираются.
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности